Джулия машинально взяла у нее из рук бумажный квадратик. Такие использовались различными учреждениями для служебной переписки: один из этих до боли знакомых квадратиков она сама только что всучила Смиту. Джулию слегка передернуло: она подумала, что сейчас прочтет «Я вас люблю». Разумеется, ничего такого в этой записке не было. Там значился адрес в районе проживания членов внутренней партии, что между Вестминстерским комплексом и парком имени Жертв Декабря.

— Жаль, конечно, что он не вызвал меня, — посетовала Эсси. — Мне в данный момент пригодились бы друзья из числа внутрипартийцев. Сами-то они сюда редко заглядывают.

От одного вида этой бумажки у Джулии подгибались ноги, но слова Эсси зафиксировались у нее в уме. Она заговорила с притворной беспечностью:

— Слушай, а что тебе самой мешает отправиться по этому адресу? Товарищу О’Брайену-то какая разница?

— Не положено. Не звали.

— Да там всего лишь какая-то неисправность, а ты в технике лучше меня разбираешься. Непременно езжай. Он ведь не в курсе, а то бы, конечно, тебя вызвал.

С этими словами Джулия спокойно протянула ей листок. Эсси его не взяла, но пальцы у нее дрогнули.

— Вообще-то, он так и сказал: «неисправность», — выдавила Эсси. — К тому же «мелкая» — он дважды повторил.

— Если устранить ее нужно сегодня, я в любом случае не смогу. Все непросто. У меня волонтерское дежурство, а отпрашиваться в последний момент не положено.

Джулия вновь протянула ей записку. Напарницы с облегчением заулыбались: на сей раз Эсси ее взяла. Но при этом сказала:

— Хотелось бы, конечно, знать наперед, что он не рассердится.

— Да с какой стати? Ну механик и механик.

У Эсси во взгляде появилось некоторое сомнение, но, повторно изучив адрес — престижный внутрипартийный адрес, — она позволила себя уговорить.

— Ладно уж, съезжу. Хотя, сдается мне, на этой неделе я и так частенько за тебя работаю.

Этот гамбит прозвучал настолько беспардонно, что Джулия едва удержалась от смеха. Сохраняя серьезный вид, она заверила:

— Да-да, очень признательна. Вот заживет у меня рука — и я по гроб жизни буду выполнять все тяжелые работы, чтобы тебя отблагодарить.

Ночью Джулия видела сон про минилюб… точнее, про то, что творится под вывеской любви.

Кого забирали в минилюб, тот рисковал сгинуть с концами. Бывали, правда, случаи, когда возвращался его двойник: еле волочивший ноги, сломленный, худой как скелет, способный только бормотать что-то нечленораздельное да стонать от боли. Кожный покров у этих несчастных был сплошь покрыт синяками и незаживающими язвами. В самых неожиданных частях тела образовались вздутия; у многих был вмят череп, да так, что тошно смотреть. У одних отсутствовали пальцы, у других сохранились, но с вырванными ногтями. Такие люди нередко захаживали в кафе «Под каштаном», единственное заведение, близкое к шикарному, — в те, естественно, моменты, когда в зале не было этих подопечных минилюба. Если же там появлялся хоть один, за едой он неизбежно приковывал к себе все взгляды. Некоторые из этих особых посетителей не имели возможности пользоваться ножом и вилкой. Чтобы пообедать, им приходилось опускать лицо в тарелку, а джин лакать из миски. В присутствии Джулии один, с трясущейся головой, продвигался к выходу на четвереньках и, роняя слюни, униженно кивал каждому, кто провожал его глазами. Посетители смотрели сквозь него, натужно беседуя о своем: выказывать интерес к увечным было небезопасно, а обращаться к ним с разговорами — и того хуже. Когда эти люди бродили по городу, не скрывая своей тошнотворной ущербности, вокруг них возникала зона отчуждения; так продолжалось неделями, а то и месяцами, после чего они вдруг исчезали.

Джулии снилось, что ее попросили провести телепрограмму о таких созданиях. Задача оказалась неимоверно трудной, поскольку для убедительного описания каждого из персонажей приходилось нелестно высказываться о партии. Джулия несла какой-то обрывочный бред — вроде безобидный. Но и это, как выяснилось, было неприемлемо, и ее засняли для той же телепрограммы, причем теперь — в обличье калеки. Она влачилась по людным улицам, и прохожие сжимались от ужаса. Ее телесные повреждения беспрестанно менялись. Обе руки заканчивались неуклюжими культями, из которых торчали голые кости. Потом она решила, что одна рука необходима ей для работы, — и правая кисть вернулась на место. Зато нижняя челюсть и гортань искорежились до такой степени, что изъясняться словами уже не получалось. В голове мелькнуло: «Нет, я ведь даже поесть не смогу». С этого места ужасы продолжились: она ощупала свой распиленный череп, из которого вываливались надрезанные мозги, пожираемые тучами мух. С этим она тоже не могла примириться и попыталась найти зеркало — удостовериться, что такого не может быть никогда. Но поднесенная к голове рука всякий раз нащупывала жуткую мокрую брешь, куда безостановочно слетались мухи.

Тут она проснулась в полутьме общей спальни. Приподнялась в постели, едва сдержав крик, и машинально изобразила некое подобие сонной улыбки, считавшейся уместной в такое время суток. Над ней с телекрана вещал Старший Брат, который темным силуэтом вырисовывался на фоне звездно-полосатого флага Океании, произнося какую-то утешительную бессмыслицу про цветы труда. В единственное незатемненное окно струилась дорожка лунного света. Там, у стены, была койка Вики. Под боком у нее свернулись два кота: одного она поглаживала, другой лизал ей руку. Лежала она с широко раскрытыми глазами. Устремленными на Джулию.

На этом все закончилось; Джулия опять погрузилась в сон. А может, и вовсе не просыпалась. Так или иначе, наутро она встала, отдохнувшая и безмятежная, а ночной кошмар виделся ей не более чем давней неприятностью. И в очереди к раковине, и выполняя физупр, она старалась не смотреть в сторону Вики, но все же отметила, что Вики-утренняя не имеет ничего общего со зловещей Вики-ночной. По дороге в министерство Джулия сумела немного подремать. Только оказавшись в миниправе и спускаясь по лестнице в лито, она внезапно вспомнила про О’Брайена. Накануне он вызывал ее к себе, и это определенно было не во сне. На нее нахлынул весь ужас ночных видений. В них она была изувечена! Настолько изувечена, что уже не надеялась исцелиться!

В этот миг у нее за спиной раздался восторженный клич, а потом стук ботинок по лестничным ступеням. На работу спешила Эсси: ее перекошенная шрамом щека скукожилась более обычного, полузакрыв левый глаз.

— Товарищ! — окликнула она Джулию. — Какой замечательный человек О’Брайен! А спроси: чья была правда? Отвечаю: твоя. Он даже не стал уточнять, которая к нему пришла, а которая не пришла. А как ты думаешь, что требовало ремонта? Машинка, которая одежду стирает! Мы все понаслышке эту штуковину